За все свои годы он, несомненно, помышлял лишь благое и приумножал добро
Открытое лицо, приветливый взгляд, всё еще легкие движения.
И не нужно быть дипломированным психологом, чтобы понять: перед тобой не просто хороший человек, но и незаурядный. За все свои годы он, вне всякого сомнения, помышлял лишь благое и приумножал добро. Такому нет нужды прятать «самого себя». И, самое главное, — глаза. Вот они: открыты, сердечны, доверчивы.
А ведь его пути-дороги сполна привносили такое, что впору можно было ожесточиться, захворать завистью, безжалостно распорядиться судьбами других. Да ведь не случилось ничего подобного. И не потому ли, что следы его деятельности видны почти во всех лесных уголках нашей страны и за ее пределами, хотя пролетело 20 лет, как оставил любимое дело.
Незаурядность Вадима Никитича КИСЛЯКОВА начала открываться буквально с первых минут нашего знакомства. И чем больше я углублялся в «чащу» его деяний, тем сильнее убеждался: его жизненный путь пролегал, в прямом и переносном смысле, по сплошной колкой иглице. И даже, когда ходил по коврам в министерских коридорах, сыпалась сверху, кружилась колючей метелью вокруг.
Кто же тот волшебник, который помогал ему сохранить достоинство, быть справедливым, жить бескорыстно, не кривить душой в самых сложных ситуациях? Сейчас, заглядывая вглубь прожитых восьми десятилетий, Вадим Никитич находит один ответ: этот чародей — батюшка Лес.
Не соедини, не срасти свою жизнь с ним, кто знает, куда бы повернула судьба?

Не ахти какие дебри вокруг родного поселка Бобр, что на берегу одноименной живописной речки в Крупском районе. Но и эти леса-перелески в Великую Отечественную не единожды спасали мирное население от расправ оккупантов.
Отцу почти шестьдесят, здоровье слабое. Старшая сестра Таисия, успевшая до войны выучиться на стоматолога, с первых дней войны мобилизована на фронт. От нее никакой весточки не появлялось. Мать, не выдержав испытаний, неожиданно умерла в 1942-м. Так что основным добытчиком грибов, ягод, дров и всего необходимого для своих близких был двенадцатилетний Вадим.
Именно тогда он начал понимать, пусть подсознательно, — какая это защита даже те реденькие кустики, за которыми ты вжимаешься в леденящую мякоть болота, когда рядом, по большаку, грохочут фашистские танки. От дрожания земли с накренившейся корзинки красными слезами стекают перезрелые бруснички. А он так старательно собирал их для отца, младшей сестренки и, конечно же, для бабушки, Агафьи Назаровны.
И теперь, пересматривая фотографии родных и близких, он в первую очередь берет в руки ее изображение, подолгу вглядывается в такие родные и такие далёкие глаза. Так и скажет, показывая это фото мне: «Она была первой красавицей в нашем поселке». И признается, что словно и сегодня слышит ее строгий и в то же время теплый голос: «Дзетачка, збегай-ка да таты”…
Дело в том, что после смерти матери, чтобы облегчить участь больного и страдающего от горя сына, бабушка взяла мальчонку к себе. Именно от нее он постигал премудрости крестьянской работы, умение быть человеком, это она, как считает сам, наделила его и силой долголетия.
До войны Вадим окончил 5 классов. Бабушка каким-то образом раздобывала учебники для 6-го, 7-го класса, принуждая внучонка садиться за уроки при свете лучины. Что удивительно, сама она была абсолютно безграмотной. Кроме Никиты у нее было еще два сына — Тит и Иван. До сих пор остается загадкой — как эта крестьянка вместе с мужем Андреем Кисляковым, который умер еще в год смерти Ленина, могли дать детям образование?
Отец Вадима обучился бухгалтерскому делу, а его дядья еще до 1917 года окончили Петербургскую сельскохозяйственную академию. Иван получил диплом экономиста, Тит — землемера. В годы советской власти они являлись ведущими специалистами республики, входили в число «красной профессуры».
Сегодня мы вновь заговорили о хуторах. А ведь еще в начале 20-х годов прошлого столетия братья Кисляковы разрабатывали это направление, ими была даже издана книга-пособие «Поселки», но в Первопрестольной уже зрели планы коллективизации. Хутора в эти замыслы не вписывались, впрочем, как и те, кто эту идею пропагандировал. Одних чуть раньше, других чуть позже репрессировали — в том числе и братьев Кисляковых.
Из отрывков фраз и тихих диалогов между взрослыми Вадим рано начал понимать многое. Царившая в семье атмосфера и стала для парнишки своеобразным «питомником» мечтаний, намерений стать в будущем таким же, как братья отца — Тит и Иван.
После войны он продолжает учебу в школе-баньке — другого помещения для обучения детей в поселке не нашлось. В 47-м году вместе с пятью ровесниками едет поступать в Полоцкий лесной техникум. И надо же — из всей «пятерки» конкурс выдерживает только он. Вот тогда-то, радостный, и вспоминает «подпольные» бабушкины уроки.
Окончив техникум с отличием, в 1950-м поступает в Минский лесотехнический институт.
«Счастливчик, везунчик», — шептали за спиной. В такие минуты он особенно остро ощущал боль в левой ноге — срабатывала нервная реакция на несправедливые кривотолки. Еще в 1944-м году наскочил-таки на мину вместе с таким же, как сам, пастушком. Тот погиб, рану на его ноге пришлось залечивать целый год.
А ведь многие видели, как он, хромая, тащил на себе мешок картошки (единственный свой студенческий провиант) к ближайшей железнодорожной станции, чтобы потом на холодном товарняке добираться до Полоцка, а затем и до Минска. «Везунчик» прямо с лекций торопился на станцию к пакгаузам разгружать, что придется, в ночное время ходил на строительные объекты — Минск тогда восставал из пепла. Позже подрабатывал лаборантом и в Институте леса Академии наук.
«Останется в Минске, — предрекали завистники.— Не зря местечко в институте пригрел». «Потому и за однокурсницей, минчанкой Линой ухаживает», — ехидничали другие.
Ошиблись прорицатели. Получив диплом с отличием, выпускник института берет направление в Воложин, на должность лесничего Вишневского лесничества. Но, увы — для жены вакансии не нашлось. Иной бы обрадовался, устроился в столице. Но Вадим Кисляков добивается перераспределения, после чего оказывается в Буда-Кошелевском лесном техникуме, где два года преподает геодезию и таксацию. И надо же — вот вам и «везунчик» — в 1957-м техникум перепрофилируют на сельскохозяйственный. Можно было остаться и в сельхозтехникуме, ведь лес и земля — понятия нерасторжимые. Да, видно, лес приворожил его окончательно.
Именно в те дни сомнений и перепутья пришла ему депеша из Воронежской области — предлагали работу в Хреновском лесотехникуме — о Кислякове, как о молодом и толковом преподавателе, знали уже и за пределами республики.
Как же это он покинет родные белорусские дубравы? И опять штурмует лесной Главк министерства сельского хозяйства. Переадресовали неуёмного специалиста на Гомельское управление лесного хозяйства. Начальник управления Евгений Кривченя, интеллигентнейший, добрейшей души человек, понял всё без лишних пояснений. И, повернув голову к карте области, сказал, как отрезал: «Лельчицы. Главным лесничим».
— А знаешь, что говорят про этот край? — спросил на прощанье один из гомельских чиновников. — Что именно там, над лесами и речкой Убортью, земля с небом сходятся.
— Вот и хорошо, — отмахнулся Вадим, — хоть за горизонт загляну…
Лельчицы всё еще заживляли следы недавней войны. Зато владения лесхоза удивили своей первозданностью. В этих девственных лесах действительно возникало ощущение, что верхушки деревьев срастаются с небом, как, впрочем, и его мечты с явью.
Жена стала работать в лесхозе экономистом, получили жилье, вскоре родился первенец Сережа. Лина Григорьевна, хоть и бывшая горожанка, но научилась вести деревенское хозяйство, была для Вадима Никитича самой надежной опорой и помощницей во всех вопросах. А он полностью окунулся в повседневные заботы. Чуть позже назовет их проблемами, а, узнав ситуацию поглубже, и вовсе «партизанщиной». Его предшественник был освобожден из-за того, что спекулировал лесом. С незаконными порубками ему долго еще пришлось бороться.
Лельчицкий лесхоз в ту пору был одним из самых больших по площади в республике — 135 тыс. га. Объем работ по лесовосстановлению, уходу за лесом — огромный, постоянно увеличивались планы заготовок. Шутка ли сказать — ежегодно лесные культуры высаживали на полутора тысячах гектаров. А какая тогда была механизация? Тягло. И то еле ноги волочило.
Днями не бывал дома, вникал в каждую мелочь. Довольно скоро почувствовал, что знает в лесу едва ли не каждое дерево. Зрительная память у таксатора — первое дело. Нередко этим своим талантом ставил в тупик деляг, которые десяток-другой кубов древесины сплавляли налево. И, как говорят в таких случаях, сыр-бор стал разгораться в прямом и переносном смысле. Пойманные за руку браконьеры начинали исподтишка мстить. Лесные пожары полыхали то тут, то там с весны до осени. Не единожды при их тушении и у самого жизнь висела на волоске.
Как, однако, было добраться до душ и сердец тех, кто так безжалостно относится к лесу? Шел, как говорится, в народ, вел разъяснительную работу с учащимися, создавая в школах кружки любителей леса, «зеленые патрули», привлекая ребят к сбору шишек, желудей, лекарственного сырья, коры лозняков, крушины.
— Эти 4 года — без выходных, отпусков, «перекуров» — стали для меня самым тяжелым экзаменом. Институтские испытания — мелочь против них, — скажет не раз впоследствии.
Назначение Вадима Кислякова в 1961 году директором Лельчицкого лесхоза означало, что он этот экзамен выдержал достойно. Правда, за это время и не заметил, как поднялся на ножки младшенький, Саша, а виски посеребрила седина.
На директорском посту новые веяния времени не застали врасплох. Привычными в работе уже были такие понятия, как рентабельность, самоокупаемость, хозрасчет. Умело решая текущие производственные вопросы, молодой руководитель постоянно чувствовал в себе стремление к анализу, к сопоставлению слагаемых, к прогнозированию. Он как бы нащупывал ту твердь, которая была необходима вместо голословных лозунгов.
Однажды, в августе 1962 года, в этот медвежий угол нагрянул сам начальник Главка, Сергей Тимофеевич Моисеенко. Вникал во все дела лельчицких лесоводов, охал да ахал, глядя на неописуемую красоту полесских пейзажей. Но чаще становился задумчивым, подбрасывая, словно «на засыпку», крепкие, как орешки, вопросы. А перед отъездом заявил: «Забираем тебя, Кисляков, в Главк. Нам остро не хватает именно таких специалистов».
Отныне ему предстояло взирать на более широкие горизонты, всей своей деятельностью доказывая, что лес — одно из главных богатств страны, ее «зеленое золото», которым следует разумно распоряжаться.
Инженер отдела лесопользования, затем заместитель начальника и начальник управления лесного и охотничьего хозяйства Вадим Кисляков привлекается к разработке всевозможных рекомендаций, положений, инструкций, живо интересуется зарубежным опытом. И очень переживает, что дела в отрасли идут не так, как хотелось бы.
Вспомните фильм «Девчата» — пафос, героика, мужественные люди и… минимум технических средств. Сегодня (в чем, несомненно, и доля его заслуги) на тех же лесосеках — минимум людей, больше многофункциональных агрегатов.
А ведь зарождалось всё непросто. В начале шестидесятых впервые удалось организовать выставку шведской лесозаготовительной техники на базе Логойского лесхоза. Удивляться было чему. Но, чтобы заиметь такую, требовалась валюта.
Нет, не зря недосыпал ночей. Посеянные когда-то идеи дают сегодня свои плоды. Радует ветерана, что отечественный лесопромышленный комплекс меняется на глазах.
— Об одном беспокоюсь, — говорит Вадим Никитич. — Переход предприятий на местные виды топлива, строительство мини-ТЭЦ, Шкловский завод газетной бумаги… Как бы не появилось проблем с сырьем. Я хорошо знаю породный состав наших лесов. Ельники-то усыхают… Не следует забывать, что рано или поздно углеводородные запасы иссякнут, будущее останется за лесом. Как за водой, за хлебом…
Кстати, свою заботу о лесах будущего Вадим Никитич четко обозначил и в кандидатской диссертации, которую посвятил проблемам совершенствования рубок ухода, и при участии в создании Лесного кодекса Республики Беларусь.
Свой 80-летний юбилей уважаемый всеми лесовод отметил 17 января в кругу детей, внуков, правнучки. Хотя вот уже 15 лет после смерти верной своей подруги Лины Григорьевны живет один в скромной двухкомнатной квартире, что в столичном микрорайоне Уручье.
Сколько и о чем бы ни говорили мы с ним, нет-нет и всплывает образ Советского Союза, тень Чернобыля…
— Низко-низко следует кланяться нашему белорусскому лесу. Сколько бед пережил! Героический он, иначе не скажешь. Вот только Вискули и Чернобыль, — и тяжело вздыхает. — Что-то мы все же недосмотрели за необозримым тем горизонтом…